Пылевидная серая масса, оставшаяся от чего-то сгоревшего, стучит в мое сердце.
Тук-тук, говорит. Кто-кто, говорит, тут-тут живет? Тик-так, говорит, ночь на дворе, мрак, град, до полуночи сорок минут. Я жду, говорит, открывай скорей, я замерз, я вымок, от огня не осталось следа, ни ожога, ни всполоха, ни уголька, только я. Так что ты впусти, я тут бьюсь один, вот так, слышишь, тук-тук. До рассвета триста минут, восемнадцать тысяч секунд, я устал, и потом, ты знаешь, не хотел тебе говорить, я совсем сгорел
Прекрати, отвечает ну сколько можно, ночь же на дворе, ну ни минуты покоя, я хочу спать. Ты просил огня, заметь, ты сам хотел, ну я не знаю, теперь жди, может что-нибудь возродится, ну не феникс, так зяблик, кем ты был до того? Я не помню, да и ты не помнишь, вот по глазам вижу, что не помнишь. Дежа вю какое-то дурацкое, такое чувство, что я это уже когда-то забывал. Может, я и виноват, да только не помню, в чем. Так что ты давай, заканчивай, и так теперь синяк останется, ты же знаешь, какая у меня нежная кожа.
А он смотрит в сторону, и носком ботинка ковыряет песок, тук-тук, говорит, тук-тук. До рассвета триста минут, говорит, пять часов, я замерз, а на дворе лето. Я уже не прошу огня, говорит, это было бы просто смешно, но хотя бы вспомни меня.
О господи, отвечает, ну ты сам не понимаешь, о чем просишь. Ведь только хуже будет, хотя куда уж хуже. Ну хорошо, ладно, заходи, действительно холодно, надо что-нибудь выпить. Не страшно, как-нибудь переживу, ночи сейчас короткие, всего 5 часов до рассвета, а там уйду, куда глаза глядят, вот честное слово, возьму и уйду. Не из-за неё, нет, просто последняя капля. Я-то думал, что знаю об огне все, а оно вон как получилось.